| Аналитическая антропология | Главная страница | |
Сергей Агабеков |
Термин "индоевропейские языки" был введен в научный оборот в начале XIX века основателем сравнительно-исторического языкознания Фр. Боппом. Позднее, немецкие ученые стали употреблять в том же значении термин "индогерманские языки", а также термины "арийские языки" (А.А. Потебни) и "ариоевропейские языки" (И.А. Бодуэн-де-Куртенэ, В.А. Богородницкий). Сегодня термин "арийские" употребляется применительно к индоиранским языкам, а термин "ариоевропейские" вышел из научного употребления. Термин "индогерманские языки" также продолжает использоваться [1, стр.9]. Несмотря на то, что ни время и пути расселения индоевропейских протоплемен ни место их первоначального проживания остаются неизвестными, исследователи, придерживающиеся индоевропейской теории, относят к этой языковой семье следующие группы языков (классификация дана в соответствие с [1, стр.10-13]):
Из классификации хорошо виден временной разрыв между сохранившимися письменными памятниками в различных группах, относимых к индоевропейской языковой семье. Фрагментарность имеющегося материала представляет собой серьезную проблему для лингвистов и, с нашей точки зрения, вносит значительную погрешность в результаты исследований. Постоянно возникает вопрос, где архаическое родство, а где поздние наслоения. Считается, что наибольший контраст присутствует между балтийской и индийской языковыми группами. При этом утверждается, что наиболее архаичные формы сохранились именно в балтийских языках. К примеру, в качестве доказательства родства литовского и ведийского А. Мейе приводит следующее сопоставление: esti 'есть' = санскр. asti или gyvas 'живой' = санскр. jivah [1, стр.18]. Убедительны ли такие доказательства? По данным того же Мейе "результаты сравнительно-исторических исследований морфологической структуры индоевропейских языков и реконструкция древнейших форм показывают, что исторически засвидетельствованные структуры отдельных языков, даже в их наиболее древнем состоянии, никогда не тождественны предполагаемой структуре общеиндоевропейского языка. Речь может идти лишь о большей или меньшей степени удаленности от нее, причем единые критерии хронологического порядка установить невозможно..." [1, стр.27]. Так с чем мы имеем дело, когда говорим об индоевропейской языковой семье, с фактом действительно имевшей место много тысячелетий назад общности или с суррогатной теоретико-лингвистической метафорой? Взглянем подробнее на историю этого вопроса. Методы сравнительно-исторического языкознания зародились в начале XIX века. Их возникновение связано с именами Фр. Боппа, А.Х. Востокова, Я. Гримма, Р. Раска, Фр. Шлегеля [1, стр.31]. Однако еще в начале XVIII века голландский языковед Ламберт Тен Кате провел сравнение грамматических структур готского, немецкого, голландского, англосаксонского и исландского языков, а в 1786 году основатель Азиатского общества в Калькутте У. Джонс, ознакомившись со структурой санскрита, высказал гипотезу о его родстве с греческим, латинским, готским, кельтским и древнеперсидским [1, стр.32-33]. Первая систематизация грамматики санскрита проводилась христианскими миссионерами еще с XVII века (Генрих Рот, Иоханнес Эрнст Ханкследен, позднее в 1776-1790 гг. Йозеф Филипп Вердин, известный как отец Паулинус) [2, стр.38]. Надо сказать, что XVIII век был веком вторжения сведений об индийской цивилизации в западный мир, сопровождавшийся, с одной стороны, возросшим интересом к ней со стороны интеллектуальной элиты того времени, а, с другой, большим количеством подделок и фальсификаций индийских религиозных текстов [2, стр.40]. Дальнейший рост интереса к индийской культуре и сравнительно-историческому изучению индоевропейской языковой семьи был подогрет работой Фридриха Шлегеля "О языке и мудрости индийцев" (Fr. Schlegel "Uber die Sprache und Weisheit der Indier", Heidelberg, 1808), опубликованной в 1808 году [2, стр.41], [1, стр.34]. Написанная в духе немецкого романтизма, книга Шлегеля провозглашала санскрит первоисточником всех индоевропейских языков, а индийскую мудрость результатом божественного откровения. В 1811 году неизвестный русский языковед публикует работу под названием "О сходстве санскритского языка с русским", а в 1816 году выходит исследование Фр. Боппа "О системе спряжения санскрита в сравнении со спряжением греческого, латинского, персидского и германского языков" (Fr. Bopp "Uber das Conjugationssystem der Sanskritsprache in Vergleichung mit jenem der griechischen, lateinischen, persischen und germanischen Sprache", Frankfurt a. M., 1816). В 1818 году выходит сочинение датского лингвиста Р. Раска "Исследование происхождения древнесеверного или исландского языка"(R. Rask "Undersogelse om det gamle Nordiske eller Islandske Sprogs Oprindelse", Kobenhavn, 1818), в 1820 году - работа Востокова "Рассуждения о славянском языке", в 1822 году - труд чешского слависта И. Добровского "Основы древнего наречия славянского языка" (I. Dobrovsky "Institutiones linguae slavicae veteris dialecti", Vindobonae, 1822), а с 1819 года начинается публикация "Немецкой грамматики" Я. Гримма (J. Grimm "Deutsche Grammatik" Bd. I. Gottingen, 1819) [1, стр.34-35]. Вот та первичная основа, на базе которой впоследствии будет строиться сравнительно-историческое языкознание. Надо отметить, что представители классической филологии того времени, опиравшиеся на детальное изучение норм греческой и латинской грамматики, продолжали с недоверием относиться к сравнительно-исторической методологии. Следующим этапом развития сравнительно-исторического языкознания стали работы А. Шлейхера, ставшие на долгое время каноном для сторонников индоевропейской теории. В своем анализе Шлейхер опирался на созданную им самим концепцию отождествления развития языка с развитием живого организма и на учение о двух периодах в жизни языка (примененная к языку философия Гумбольта об историческом процессе) - доисторического и исторического. Доисторический период, согласно Шлейхеру, - это собственно период развития языка, исторический - это период его упадка. Используя свою концепцию, Шлейхер пришел к выводу о существовании индоевропейского праязыка, являвшегося, по его мнению, вершиной языкового развития. Историческим периодом развития праязыка, по Шлейхеру, является его деление на отдельные группы и образование индоевропейской языковой семьи. Таким образом, временная эволюция индоевропейского праязыка это не постепенное усовершенствование и обогащение, а непрерывный процесс его деградации (после перехода ко второму, историческому этапу), процесс разложения и дробления языкового организма на национальные языки и диалекты [1, стр.47-48]. Несмотря на сомнительность большинства шлейхеровских предпосылок, его концепция индоевропейского праязыка, опубликованная в книге "Компендий сравнительной грамматики" стала крайне популярной в первой половине XIX века. Вместе с принятием идеи о существовавшем когда-то праязыке пришла мысль реконструировать его и затем использовать как инструмент анализа всей индоевропейской семьи. Естественно, что первоначально, находясь в состоянии эйфории от открытий индологов, лингвисты считали санскрит наиболее близким к праязыку, наиболее чистым от иноязычных влияний. Однако позднее, к 70-м годам XIX столетия, лингвисты постепенно пришли к пониманию того, что санскрит не может служить образцом для подобной реконструкции и более того, что он подвергся не меньшим историческим изменениям, чем другие индоевропейские языки. То есть была отброшена концепция, гласящая, что чем восточнее проживает народ, тем ближе его язык к древней архаической форме, но сама идея реконструкции праязыка все еще продолжала господствовать [1, стр.51]. В последней четверти XIX века лингвисты начинают все сильнее ощущать тупиковость ранее сформулированных концепций и в 70-80-е годы начинается их интенсивный пересмотр. Так, российские ученые И.А. Будуэн-де-Куртенэ и А.А. Потебни призвали отвергнуть идею отождествления языка с живым организмом, а шлейхеровский подход рассматривать как пройденный этап языкознания [1, стр.63]. В те же годы появляется так называемая "младограмматическая" школа, основанная немецкими языковедами. Ее началом считают публикацию А. Лескина "Склонение в славяно-литовском и германском языках" (A. Leskin "Die Deklination im Slavisch-Litauishchen und Germanischen", Leipzig, 1876). Краеугольным камнем младограмматической школы было утверждение о значимости звуковых законов. Младограмматики утверждали, что любое изменение какого-либо звука в рамках одного и того же языка происходит в одном и том же направлении во всех словах, содержащих данный звук. Причина этого в механическом характере самого изменения. Цель такой методологической установки состояла в отсечении допущений лингвистов старой школы о возможности немотивированных исключений из звуковых законов. До младограмматиков лингвисты признавали возможность только частичного охвата языка действием звуковых законов. Как следствие, многие априорные теоретические конструкции объяснялись как раз такими немотивированными исключениями. Именно в силу отсутствия строгой методологии изучение закономерностей звуковых изменений и звуковых соответствий между родственными языками и формами внутри одного языка в разные периоды его развития, большинство построений оставалось довольно зыбкими [1, стр.82-83]. В тезисах младограмматиков, как и у Шлейхера, проступало желание уподобить законы звуковых изменений в языках принципам естественных наук. Дать же теоретическое обоснование своему утверждению о безысключительном действии звуковых законов им так и не удалось. Более того, дальнейшие исследования все сильнее его размывали. Конец XIX века ознаменовался выходом фундаментальной работы К. Бругмана и Б. Дельбрюка под названием "Сравнительная грамматика индогерманских языков" (K. Brugmann u. B. Delbruck "Graundris der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen", Strasburg, 1886-1900). "Сравнительная грамматика" представляла собой систематизацию накопленных за прошедшее столетие материалов по сравнительно-историческим исследованиям в области индоевропейских языков. На основе проведенной систематизации Бругман, реанимировав отчасти шлейхеровские идеи, вновь попытался реконструировать индоевропейский праязык [1, стр.128, 133]. Однако, несмотря на накопленные материалы, подобная реконструкция не достигла поставленной цели. Даже сходство деталей морфологической структуры, наблюдавшееся при сравнении индоевропейских языков, при тщательном анализе фактов, не снимало гипотетичности и внутренней противоречивости бругмановских построений. В частности оказалось, что вырисовывающаяся в результате сравнительно-исторического анализа фактов общая картина индоевропейского склонения не соответствует представлению о системе форм единого языка; существенное расхождение между индоевропейскими языками обнаруживается в образовании многих падежных форм именного склонения. В индоевропейской сравнительной грамматике видны факты лишь частичных соответствий, охватывающих не всю массу индоевропейских языков, а лишь некоторые из них [1, стр.146-149]. Таким образом, на рубеже XIX и XX веков вопрос о возможности реконструкции исходного для исторического развития отдельных языков общеиндоевропейского праязыка и вопрос о достоверности уже проведенных частичных реконструкций решен так и не был. Не был он решен и позднее. В 20-е годы XX века начинается отход от младограмматической школы и шлейхеровской теории "родословного дерева". Начинает развиваться теория волн Иог. Шмидта (теория о взаимопереходящих друг в друга диалектах [3, стр.5]), итальянская "неолингвистическая школа" и другие концепции. Все большее внимание лингвисты стали уделять влиянию иноязычных субстратов, различием которых начали объяснять различие черт индоевропейских языков, которые накапливались при расселении единого пранарода (концепция пранарода еще фигурировала во многих работах) по значительному географическому пространству (З. Фейст, А. Вальде, Г. Гюнтерт, позднее А. Мейе, ранние работы В. Пизани и Ю. Покорного). Итальянская неолингвистическая школа, основанная М. Бартоли, выдвинула методику "ареальной лингвистики", в основе которой лежало понятие изголоссы, ограничивающей определенный лингвистический ареал. Эта методика включала в себя учение о соотношении "центральных", "латеральных" и "маргинальных" ареалов. В 30-х годах Э. Бенвенист, Е. Куршович, Ф. Шпехт, позднее А. Мартине, У. Леманн, К. Боргстрем, Э. Пелгрем, Дж. Бонфанте создали так называемую "ларингальную теорию". Ларингальная теория позволила продвинуться в области фонологической и морфологической систем, чередовании гласных, акцентно-интонационных явлений, структуры корней и др. Итак, в конце 30-х годов окончательно сложились новые лингвистические теории и школы - "теория субстратов", "ареальная лингвистика", "ларингальная" и "структурная" теории [4, стр.3-5]. Совокупные результаты исследований в рамках каждой из этих концепций, а также относительно-хронологическая интерпретация реконструируемых фактов не оставили, по мнению Б. Горнунга, камня на камне от младограмматических построений, индоевропейский же праязык Бругманна (согласно Горнунгу) был справедливо назван Дж. Лейном и В. Пизани окрошкою из санскрита и древнегреческого с "приправою" некоторыми фактами из других языков (причем, добавляет Горнунг, "приправляли только тем, что "подходило" к основе" [4, стр.5]). Основным сдвигом, произошедшим после возникновения новых школ, стал отказ от единого индоевропейского "праязыка", а под этим понятием стали понимать совокупность древних племенных диалектов, лишенных какой-либо единой наддиалектной формы. В заключение следует оговориться, что целью статьи не было доказать или опровергнуть идею существовавшего когда-то индоевропейского праязыка и пранарода. Тем не менее, большинство публикаций, вышедших с конца 80-х начала 90-х годов и посвященных этой тематике, опираются на концепцию индоевропейского пранарода как на сам собой разумеющийся, давно доказанный факт [5, стр.390]. Такое положение дел натолкнуло автора статьи на мысль изучить собственно лингвистическую (первичную) генеалогию данного вопроса. Впечатление от приводимых в индоевропейской лингвистике доказательств примерно такое: сначала берется несколько языков, в них ищут какие-то схожие грамматические или морфологические структуры (схожесть которых, честно говоря, довольно сомнительна) и на этом основании делается вывод о наличии древнего родства. Затем приводится множество оговорок об отсутствии подобных закономерностей в других группах языков (относимых по каким-то причинам к индоевропейским), фактически сводящих на нет всю цепочку предыдущих рассуждений. Создается впечатление, что тот или иной язык относят к индоевропейской семье лишь по весьма приблизительной схожести в нем каких-то грамматических или морфологических признаков с одним из языков, уже зачисленных в эту семью. Современное состояние проблемы примерно таково. Сложились три точки зрения. Согласно первой, индоевропейский праязык - это реально существовавший исторический языковой "индивид", характеризовавшийся минимальной диалектной расщепленностью. Согласно второй - это существовавшее когда-то языковое единство, характеризовавшееся значительной диалектной дифференциацией. Согласно третьей - за построенными праязыковыми моделями стоит некоторая группа родственных языков, представляющая собой определенную конфигурацию языковой семьи в прошлом. Следует помнить, что во всех случаях речь идет лишь о гипотетических построениях, о моделях, а не об исторических фактах. Не следует забывать также и о том, что в каждом из языков, относимых к индоевропейской семье, присутствует огромный языковой материал, не сводящийся к какой бы то ни было общности, но имеющий веские основания претендовать на исконность. Напротив, большая часть языковых сопоставлений, приводящихся в доказательство языкового родства, хотя и кажутся родственными по корню, тем не менее, не сводятся к одному оригиналу [6, стр.7-9].
|
6 апреля 2002 года |
| Аналитическая антропология | Главная страница | |